Вулф, в послесловии к *своему* «Кукольному театру», дал прямую отсылку на «Кукольный театр» Гилберта Кита Честертона (а также, хоть и не напрямую, к Стивенсону), который был одним из его любимых писателей. Именно эта рекомендация побудила меня прочесть его, а я, уже в свою очередь, побуждаю вас.

В сети можно можно найти неплохой перевод главного русскоязычного честертонолога Натальи Трауберг, но некоторые детали в нём требуют комментариев для современного читателя, некоторые моменты переводчик не поняла (простительное прегрешение для переводчика до-интернетной эпохи), а некоторые пассажи подсократила и упростила, пересказав своими словами (что уже менее простительно — для любого времени). Эти недостатки я пытаюсь исправить в своём переводе.

Впрочем, эссе заслуживает прочтения не только потому, что на него сослался Вулф (хотя, повторюсь, я разыскал его когда-то именно по этой причине). Оно хорошо написано, а актуальность наблюдения автора не потеряли по сей день — любой, кто играл в детстве (или хотя бы в юношестве) в видеоигры, согласится с его выводами.

Ну и главный вопрос: Какой (какие) из выводов Честертона положил Вулф в основу одноимённого рассказа?

Есть лишь одна причина, почему никто из взрослых людей не играет в игрушки — и вполне справедливая причина. Причина сия заключается в том, что для игр нужно неизмеримо много больше времени и хлопот, чем для чего-либо ещё. «Играть как дети» означает, что игра — наисерьёзнейшее занятие в мире; и как только у нас появляются мелкие обязанности или же мелкие печали, нам приходится в какой-то мере отказаться от столь огромной и амбициозной жизненной задачи. Нам хватает сил на политику и торговлю, на искусство и философию; на игры же сил нам не хватает. Эту истину призна́ет каждый, кто в детстве хоть раз играл с чем-то: с кубиками, с куклами, с оловянными солдатиками. Я работаю журналистом, но моя работа, которая приносит деньги, не требует от меня такого ужасного упорства, как эта работа, которая не приносит ничего.

* * *

Возьмём для примера кубики. Если завтра вы опубликуете двенадцатитомную книгу (что будет весьма на вас похоже) по «Теории и практике европейской архитектуры», вашу работу можно будет назвать трудоёмкой, но по сути она будет легковеской. Она не так серьёзна, как серьёзна работа ребёнка, кладущего один кубик на другой, — по той простой причине, что, если ваша книга плоха, никто и никогда не сможет доказать вам окончательно и бесповоротно, что это плохая книга. Тогда как если ребёнок плохо сбалансировал кубики, те просто развалятся из-за плохой балансировки. И, если я хоть что-то знаю о детях, ребёнок торжественно и печально примется за работу, чтобы сложить их заново. Тогда как, если я хоть что-то знаю об авторах, ничто не заставит вас заново написать книгу, или даже заново о ней подумать, если можно этого избежать.

Возьмём для примера кукол. Гораздо легче заботиться о воспитании, чем заботиться о кукле. Написать статью о воспитании так же легко, как написать статью об ирисках, трамваях или о чём-то ещё. Но ухаживать за куклой почти так же трудно, как ухаживать за ребёнком. Девчушки, которых я встречаю на улочках Баттерси, почитают своих кукол так, что это похоже не столько на игру, сколько на идолопоклонство. В иных случаях любовь и забота о художественном символе становятся важнее человеческой реальности, которую, полагаю, он должен был символизировать изначально.

Помню девчушку из Баттерси, которая катала свою младшую сестру в кукольной коляске, где та еле помещалась. Когда её спросили, чем обосновано таковое поведение, она ответила: «У меня нет куколки, а Крошка притворяется моей куколкой». Природа и впрямь подражала искусству. Сперва кукла заменяла ребёнка, а потом ребёнок просто заменил куклу. Но это уже иные материи; здесь же я хочу отметить, что для подобной преданности нужны бо́льшая часть мозга и бо́льшая часть жизни; почти так же, как будь оно действительно тем, что должно символизировать. Мысль моя заключается в том, что автор, пишущий о материнстве, — всего лишь воспитатель-теоретик; ребёнок же, играющий с куклой, — мать.

Возьмём для примера солдатиков. Человек, пишущий статью о военной стратегии — это просто человек, пишущий статью; ужасное зрелище. Но мальчик во главе отряда оловянных солдатиков подобен генералу во главе отряда живых солдат. Он должен на пределе своих юношеских сил думать о кампании, тогда как военному корреспонденту не нужно думать вообще. Я помню военного корреспондента, который после взятия Метуэна в плен заметил: «Должно быть, это возобновление боевых действий со стороны Деларея произошло вследствие нехватки у него припасов». Несколькими абзацами выше этот же самый военный критик упомянул, что Деларея отчаянно теснила преследующая его колонна под командованием Метуэна. Метуэн гнался за Делареем, а действия Деларея возобновились вследствие нехватки у него припасов. В противном случае он, пока за ним гнались, стоял бы совершенно неподвижно. Я бегу за Джонсом с топором, и если он развернётся и попытается от меня избавиться, то единственно возможное объяснение заключается в том, что его баланс в банке — очень маленький. Никогда не поверю, что хоть один мальчишка, играющий в солдатиков, был бы таким же идиотом. Но ведь всякий, кто играет хоть во что-то, должен быть серьёзным. Тогда как (мне-то ли не знать), если пишешь статью, то можешь говорить всё, что взбредёт в голову.

* * *

Итак, подводя черту, взрослые не участвуют в детских играх, собственно говоря, не потому, что игры их не радуют; у них попросту нет для них свободного времени. Им не по средствам такая роскошь, ведь они не могут потратить столько труда, времени и внимания на проект подобной величины и серьёзности. Я сам уже давно пытаюсь поставить наконец пьесу в маленьком кукольном театре, — подобные раньше называли «Пенни простая, двухпенсовая раскрашенная»; только я рисовал и раскрашивал фигурки и декорации собственноручно. Из чего следует, что я был избавлен от унизительных обязательств платить — будь то пенни или два пенса; мне требовалось заплатить лишь шиллинг за лист хорошего картона и шиллинг за коробку плохой акварели. Миниатюрная сцена, о которой идёт речь, наверное, знакома каждому; это не более чем ещё одна стадия развития сцены, которую Скелт создал, а Стивенсон прославил.

Но хоть я и трудился над кукольным театром гораздо усерднее, чем когда-либо трудился над какой-либо повестью или статьёй, я не могу завершить работу; она, кажется, слишком тяжела для меня. Приходится делать перерывы и приниматься за дела полегче, вроде биографий великих людей. В пьесе о Св. Георгии и Драконе, над которой я жёг полуночное масло (раскрашивать её следует при свете лампы, потому что при свете лампы будут смотреть представление), всё ещё не хватает самого примечательного, увы! двух крыльев дворца султана, а также — понятного и действенного способа, чтобы поднимать занавес.

Благодаря всему этому проникаешься чувством соприкосновения с истинным смыслом бессмертия. Ведь нам не получить чистого удовольствия на этом свете. Отчасти потому, что чистое удовольствие было бы опасно для нас и наших ближних. Но отчасти потому, что чистое удовольствие приносит изрядное число слишком многих хлопот. Если я когда-нибудь окажусь в каком-либо ином — и лучшем мире, надеюсь, у меня найдётся довольно времени, чтобы играться с кукольными театрами и ни с чем другим; и ещё надеюсь, что у меня найдётся довольно божественной и сверхчеловеческой энергии, чтобы поставить там без помех хоть одну пьесу.

* * *

А меж тем философия кукольных театров заслуживает внимания каждого. Из этой игрушки можно вывести все моральные принципы, которые необходимо усвоить современному человеку. Кукольный театр как произведение искусства напоминает нам о главном принципе искусства, о принципе, опасность забыть который как никогда велика в наше время. Я говорю о том, что искусство заключается в ограничении; о том, что искусство — это и есть ограничение. Искусство заключается не в расширении. Искусство заключается в том, чтобы отре́зать лишнее, так же, как я при помощи ножниц выреза́л чрезвычайно уродливые фигурки Святого Георгия и Дракона для своего театра. Платону, которому нравились чёткие идеи, понравился бы мой дракон из картона; поскольку, хоть это создание и не может похвалиться иными художественными достоинствами, оно, по крайней мере, похоже на дракона. Философ современный, которому нравится безграничность, порадуется листу незапятнанного картона. В театральном искусстве самое художественное — это то, что зритель видит всё происходящее в окне. Это справедливо даже для театров похуже моего; даже в Ройал-Корте или в Театре Его Величества вы смотрите в окно — окно необычайно большое. Но преимущество маленького театра именно в том и состоит, что вы смотрите в окно маленькое. Никто не замечал, насколько чу́дно и захватывающе выглядит любой пейзаж, если рассматривать его через сквозную арку? Эта могучая, чёткая форма, отсекающая всё лишнее, не просто помогает красоте — она неотъемлема от красоты. Самой красивой частью всякой картины является её рама.

Это особенно верно для кукольного театра: в нём, уменьшив размах событий, можно представить события гораздо более крупные. Поскольку он маленький, в нём легко можно изобразить землетрясение на Ямайке. Поскольку он маленький, в нём легко можно изобразить Судный день. Ровно настолько, насколько он ограничен, настолько же легко в нём можно разыграть падение городов либо падение звёзд. Меж тем как большие театры обязаны экономить — именно потому что они большие. Уяснив это обстоятельство, мы уясним и причину, по которой в первую очередь именно маленькие народности всегда вдохновляли мир. Громаде греческой философии легче уместиться в таком маленьком городке как Афины, нежели в беспредельной Персидской империи. На узких улочках Флоренции Данте нашёл место и для Чистилища, и для Рая, и для Ада. В Британской империи он бы задохнулся. Великие империи волей-неволей прозаичны, ибо превыше человеческих сил разыграть великую поэму столь грандиозного размаха. Только в очень маленьких пространствах можно изобразить очень большие идеи. В моём кукольном театре философии столько же, сколько и в афинской пьесе.

Из сборника эссе «Потрясающие пустяки» («Tremendous Trifles»), 1909

Перевёл mtvietnam

Примечания и комментарии переводчика

«Потрясающие пустяки» — это сборник коротких эссе Честертона, которые он первоначально публиковал в своей колонке в лондонской газете Daily News (надо отметить, что бо́льшая их часть так и не была издана в книжной форме — до недавнего времени, когда вышли 8 томов под редакцией Джулии Стэплтон, но они и сейчас остаются недоступны широкому кругу читателей). Их объединяет общая тема — интерес к мелочам в повседневной жизни, которые обычно обделяют вниманием. Честертон рассматривает эти мелочи под весьма необычным углом.

Для незнакомых с Честертоном, эта книга будет хорошим введением в его творчество — здесь затрагиваются «лёгкие» темы, меньше говорится о теологии и философии, больше об искусстве, архитектуре, поэзии, литературе и о простых людях. Впрочем, тем, кто уже знаком с Честертоном, книга тоже, скорее всего, понравится.

* * *

Баттерси (Battersea) — район в Лондоне на правом берегу Темзы, где жил Г.К.Ч. первые годы после женитьбы.

Метуэн гнался за Делареем, а действия Деларея возобновились вследствие нехватки у него припасов. — Пол Сэнфорд Метуэн (англ. Paul Sanford Methuen; 1845–1932) — британский военачальник. Деларей, он же Коос де ла Рей (африк. Koos de la Rey/Delarey от Jacobus Herculaas de la Rey; 1847–1914) — один из величайших бурских генералов войны за независимость 1899–1902 годов, известный своим рыцарственным отношением к противнику. Он выработал новую стратегию мобильной партизанской войны, и наносил удары по англичанам во множестве мест. В большие сражения буры вступать не могли из-за нехватки боеприпасов, но 25 февраля 1902 летучие коммандос Деларея напали на конвой у реки Истерспруйта (Ysterspruit) и захватили огромное количество винтовок и боеприпасов, а также несколько пушек. Именно это обстоятельство (о котором забыл упомянуть горе-журналист в примере Г.К.Ч.) позволило разбить Метуэна, когда тот погнался за Делареем, в сражении при Твебоше 7 марта. Сам Метуэн был ранен и попал в плен, но Деларей отпустил его из-за тяжести ранений и даже предоставил свою личную повозку, чтобы Метуэна отвезли в госпиталь. Считается, что в результате они стали друзьями на всю жизнь. Несмотря на неудачи во время англо-бурской войны (Метуэн уже потерпел несколько поражений), карьера его сложилась успешно, и в 1911 г. он был произведён в фельдмаршалы. Деларея же за освобождение Метуэна отдали под трибунал, но ему удалось убедить судей, что тот больше не будет участвовать в войне. Победа при Твебоше вселила в буров уверенность в почётном окончании войны. 9 апреля начались переговоры, а 31 мая была подписана капитуляция.

«Пенни простая, двухпенсовая раскрашенная» (Penny Plain and Twopence Coloured) — В первой половине XIX века для домашних кукольных театров продавали гравюры, известные как «простые за пенни» (penny plains) и «раскрашенные за два пенса» (twopence coloureds) — названия образованы от цен на них (и пенс, и пенни — английские монеты; только pence — мн. ч. penny {когда речь идёт о количестве денег, если же речь о количестве монет, то используется pennies — «гравюра стоит 2 пенса, а у меня с собой как раз 2 пенни»}, и в русском они взаимозаменяемы, что порой создаёт путаницу: 2 пенни = 2 пенса). В основном они были ориентированы на детей. На них изображались персонажи и декорации различных пьес (сценарии обычно прилагались к материалам), которые можно было вырезать, приклеить на картон, закрепить на палочках и использовать в спектаклях. Двухпенсовые раскрашенные, как следует из их названия, были изначально раскрашены издателем, простые за пенни требовалось раскрасить самостоятельно. К концу XIX века их популярность упала, и издавать их перестали.

…я был избавлен от унизительных обязательств платить как пенни, так и два пенса; мне требовалось заплатить лишь шиллинг за лист хорошего картона и шиллинг за коробку плохих акварельных красок… — типичный пример английского юмора (в шиллинге 12 пенсов).

…Скелт создал, а Стивенсон прославил. — Семейство Скелтов (Мартин, Мэтью, Бенджамин и Эбенезер) — авторы и издатели кукольных театров. Хоть они и не были единственными издателями (и даже первыми создателями), но своей предприимчивостью сделали «Скелт» синонимом понятия «кукольный театр» для целого поколения мальчишек. О своей любви к «Детским пьесам» Скелта (Skelt’s Juvenile Drama) написал Роберт Луис Стивенсон в эссе «Пенни — простая, два пенни — раскрашенная» («A Penny Plain and Two Pence Coloured», 1884; на русском его можно почитать в сборнике «Воспоминания и Портреты»). Ещё одним поклонником кукольного театра был Винстон Чёрчилл.

…над которой я жёг полуночное масло… — Автор придаёт буквальную трактовку идиоме «жечь полуночное масло» (burn the midnight oil), означающей «работать/учиться допоздна» (так, что приходиться зажигать масляную лампу).

Платону, которому нравились чёткие идеи, понравился бы мой дракон из картона… — Согласно Платону, идеи — это абстрактные представления о реальных объектах (любых, будь то люди или драконы), и они совершенно не тождественны самим объектам. Т. о. идея — это высшая форма чего-либо, а физическая форма — лишь тень и несовершенная копия формы истинной.

…в Ройал-Корте или в Театре Его Величества… (at the Court Theatre or His Majesty’s) — Ройал-Корт (Royal Court Theatre, он же Court Theatre) — театр в лондонском Вест-Энде на Слоун-сквер. Театр Его (иногда Её) Величества (His/Her Majesty’s Theatre) — другой вест-эндский театр в Лондоне на углу улиц Пэлл-Мэлл и Хеймаркет. Оба довольно известны в своей сфере.

Напоследок небольшой отрывок (последние пара абзацев) из перевода Трауберг с моими комментариями, показывающий, насколько этот перевод (скорее пересказ) далёк от авторского текста. (В принципе, пока не начнёшь разбирать с лупой каждое предложение, кажется, что текст довольно точно передаёт оригинал, но дьявол скрывается в деталях.)

Философия кукольных театров достойна всяческого внимания. пока всё понятно, но слово «философия» надо запомнить, оно пригодится дальше Из этой игрушки можно вывести все, что нужно понять современным людям. не размытое «всё», а главные моральные принципы, и не «понять», а выучить Если вас интересует искусство, кукольный театр напомнит вам об основном эстетическом законе, ну вот, наконец-то началась отсебятина: откуда взялся основной эстетический закон? и куда делась авторские повторы, придающие ритм тексту? неужто Честертон (его почему-то считают одним из лучших англоязычных писателей) не в состоянии построить предложение без повторов? который, боюсь, вот-вот забудут совсем: искусство немыслимо без рамок, искусство и есть ограничение. ещё одна отсебятина: какие рамки? Оно не размывает предметов, расширение — это противоположность ограничению, о котором говорилось ранее у автора; к чему можно притянуть «размытие» переводчика? оно выделяет их, вырезает, как вырезал я ножницами из картона моих неуклюжих героев. спишем Святого Георгия и Дракона на советскую цензуру; хотя парой абзацев выше говорилось о пьесе

Но Платону понравился бы мой дракон почему? авторское обоснование выброшено в мусорную корзину — что-что, а драконность в нем была. Современному любителю бесконечности мила безбрежная плоскость картона. опять же, почему? откуда взялся любитель бесконечности, он-то здесь каким боком? то, что это современный философ (весь абзац о философии, как мы помним) и он противопоставляется Платону, философу прошлого, тоже надо искать в той же корзине Но самое прекрасное в театре именно то, что зритель видит события в рамке. вместо вывода, к которому подводил автор (Самое художественное в театральном искусстве, плюс аллитерация artistic/art), читатель получает какую-то банальность, слабо связанную с ранее сказанным (самое прекрасное в театре); хотя, надо отдать должное, отсебятинская «рамка» пристёгнута ловко — правда, при этом в мусорке оказалось «окно», которое автор будет обыгрывать далее, но да кто это заметит? Даже в худших театрах, чем мой (скажем, в Королевском), вы смотрите в огромное окно. то самое окно А в маленьком театре вы смотрите в окошечко. ну, тут даже комментировать нечего (у автора — «преимущество маленького театра в маленьком окне»)

Неужели вы не замечали, как хорош и удивителен пейзаж, если глядишь на него из-под арки? Эта четкая грань, эта рамка, отсекающая все лишнее, не только украшает — в ней самая суть красоты. «Самая красивая часть каждой картины — это рамка» — этот авторский вывод (и рамка, наконец-то!) тоже выброшен в мусорку, целиком

цитата GKC

Meanwhile the philosophy of toy theatres is worth any one’s consideration. All the essential morals which modern men need to learn could be deduced from this toy. Artistically considered, it reminds us of the main principle of art, the principle which is in most danger of being forgotten in our time. I mean the fact that art consists of limitation; the fact that art is limitation. Art does not consist in expanding things. Art consists of cutting things down, as I cut down with a pair of scissors my very ugly figures of St. George and the Dragon. Plato, who liked definite ideas, would like my cardboard dragon; for though the creature has few other artistic merits he is at least dragonish. The modern philosopher, who likes infinity, is quite welcome to a sheet of the plain cardboard. The most artistic thing about the theatrical art is the fact that the spectator looks at the whole thing through a window. This is true even of theatres inferior to my own; even at the Court Theatre or His Majesty’s you are looking through a window; an unusually large window. But the advantage of the small theatre exactly is that you are looking through a small window. Has not every one noticed how sweet and startling any landscape looks when seen through an arch? This strong, square shape, this shutting off of everything else is not only an assistance to beauty; it is the essential of beauty. The most beautiful part of every picture is the frame.

Особенно же это верно, когда речь идет о кукольном театре. Он маленький, и потому я могу изобразить в нем землетрясение на Ямайке или Страшный суд. отличное экономичное решение, объединить два похожих предложения в одно; в конце-то концов, чего этот Честертон воду льёт? Что стоит мне смастерить падающие башни и падающие звезды? автор опять долдонит про какие-то ограничения (они целый абзац назад были!), к чёрту их Большим театрам такая сцена стоила бы много; она им не по карману.

А если мы поймем это, мы поймем и другое, уже не из области искусства. Мы поймем, почему маленькие страны одухотворяли мир. распилить предложение на два, добавить отсебятины Громаде греческой мысли было просторней в Афинах, чем в Персидской империи. отличное решение (говорю без сарказма) — перевод vast как «громада» — подпорчено заменой философии на «мысль» и потерей «маленького города», из-за чего создаётся впечатление, что мысль автора мечется беспорядочно как заяц, тогда как в действительности всё работает на одну идею На улочках Флоренции нашлось место и для ада, и для чистилища, и для рая; но Данте было бы тесно в империи Британской.

Империи скучны, о них не напишешь великой поэмы. а как там с масштабом? Огромные идеи умещаются на очень маленьком пространстве. Мой кукольный театр глубок и мудр, как греческая трагедия. «глубок и мудр» — это философский, то слово, с которого начался отрывок; ну и совсем напоследок — drama ≠ трагедия

цитата GKC

This especially is true of the toy theatre; that, by reducing the scale of events it can introduce much larger events. Because it is small it could easily represent the earthquake in Jamaica. Because it is small it could easily represent the Day of Judgment. Exactly in so far as it is limited, so far it could play easily with falling cities or with falling stars. Meanwhile the big theatres are obliged to be economical because they are big. When we have understood this fact we shall have understood something of the reason why the world has always been first inspired by small nationalities. The vast Greek philosophy could fit easier into the small city of Athens than into the immense Empire of Persia. In the narrow streets of Florence Dante felt that there was room for Purgatory and Heaven and Hell. He would have been stifled by the British Empire. Great empires are necessarily prosaic; for it is beyond human power to act a great poem upon so great a scale. You can only represent very big ideas in very small spaces. My toy theatre is as philosophical as the drama of Athens.

Оригинал (в сб. «Tremendous Trifles»): https://www.gutenberg.org/cache/epub/8092...

Кукольный театр в пер. Трауберг: http://www.chesterton.ru/essays/0027.html

Фото театра ГКЧ: https://london.nd.edu/research/chesterton...

Небольшое предуведомление: я довольно терпимо отношусь к переводу «КНС» на русский. Есть книги, которым повезло с переводом и переводчиками гораздо меньше, и имя им — легион. Можно предположить, что издательство торопилось, пытаясь наполнить новую серию «Знак единорога», чтобы повысить её узнаваемость — тогда «Эксмо» ещё не стало нынешним джаггернаутом, и в конце 90-х, набив за пару лет руку на отечественной и зарубежной фантастике и переизданиях классики, осторожно нащупывало тропинку в области переводной фэнтези. Поэтому в 1999 и 2000 годах в серии вышло свыше десятка книг, и ещё больше готовилось к печати. Закономерным итогом этой потогонки стало невысокое качество конечного продукта.

Желание «выдать на-гора» привело к тому, что пятикнижие распределили между четырьмя переводчиками, различающиеся стили (и профессиональный уровень) которых сводил воедино редактор (возможно, с командой). В условиях нависающего над тобой дедлайна агонизировать над словом или фразой — непозволительная роскошь.

Текст вполне читабелен, но выйди он на год позже, получив более тщательную редактуру, комментарии и статью литературного критика — он бы только выиграл. Плюсом этой спешки стало то, что вся серия вышла одновременно — иначе, основываясь на продажах первого тома, мы могли попросту не получить остальные (очевидно, издательство также не возлагало больших надежд на читательское признание, поскольку тиражи снижались с каждой книгой — 10000, 8000 и 6000).

Однако, когда я сравнил некоторые отрывки подлинника с переводом, то был неприятно удивлён и разочарован тем, насколько они различаются. Ниже я коротко разберу, что́ пошло́ не так на примере нескольких абзацев из каждой книги.

Первая фраза (да и первый абзац в целом) литературного произведения чрезвычайно важна: писателей учат, что они (фраза/абзац) должны потянуть читателей за собой, захватить их внимание так, чтобы те, взяв книгу с полки и прочитав первые несколько строк, пошли с ней на кассу. Это правило, которое можно нарушать — если, конечно, знаешь как (или тебе просто плевать, сколько читателей будет у твоей книги).

цитата

В уездном городе N было так много парикмахерских заведений и бюро похоронных процессий, что казалось, жители города рождаются лишь затем, чтобы побриться, остричься, освежить голову вежеталем и сразу же умереть.

цитата

Алексей Фёдорович Карамазов был третьим сыном помещика нашего уезда Фёдора Павловича Карамазова, столь известного в своё время (да и теперь ещё у нас припоминаемого) по трагической и тёмной кончине своей, приключившейся ровно тринадцать лет назад и о которой сообщу в своём месте.

цитата

Однажды весною, в час небывало жаркого заката, в Москве, на Патриарших прудах, появились два гражданина.

цитата

Все счастливые семьи похожи друг на друга, каждая несчастливая семья несчастлива по-своему.

И немного примеров на английском:

http://americanbookreview.org/100BestLine...

Посмотрим теперь, как справились переводчики четырёх и одной части «Книги Нового Солнца».

Разбор проводится в следующем формате:

Старый перевод

Что там написано у автора

То, что напереводил уже я

• Мои комментарии

«Пыточных дел мастер» (The Shadow of the Torturer) Перевод на русский: Д. Старков

Пожалуй, я уже тогда почувствовал приближение беды. Ржавая решётка ворот, преградившая нам путь, и пряди тянувшегося с реки тумана, обволакивавшие острые навершия прутьев, словно горные пики, и поныне остаются для меня символами изгнания. Вот почему моя повесть начинается сразу после того, как мы переплыли реку, причём я, ученик гильдии палачей Северьян, едва не утонул.

It is possible I already had some presentiment of my future. The locked and rusted gate that stood before us, with wisps of river fog threading its spikes like the mountain paths, remains in my mind now as the symbol of my exile. That is why I have begun this account of it with the aftermath of our swim, in which I, the torturer’s apprentice Severian, had so nearly drowned.

Возможно, я уже немного предчувствовал своё будущее. Запертые, проржавевшие ворота, что встали перед нами, со струйками речного тумана, бредущими по острым навершиям их прутьев как по горным тропам, и поныне остаются в моём сознании символом моего изгнания. Вот почему я начал сей отчёт о нём с итогов нашего купания, во время которого я, ученик гильдии палачей Северьян, едва не утонул.

• рассказчик говорит, что у него было presentiment — предчувствие, причём не какой-то абстрактной беды, а собственного будущего — изгнания, о котором говорится в следующем предложении, и поэтому ворота — символ этого изгнания

• затем следует необычное сравнение — туман идёт по остриям шипов на воротах словно по горным тропам (как Северьян в следующих томах)

• ещё один нюанс — первый абзац зеркалится с последним в книге (однако в переводе это почти не отражается)

• для рассказчика ворота — символ изгнания (в переводе же — решётка ворот и пряди тумана)

• книга — это отчёт об этом изгнании, поэтому она начинается с ворот (которые, как мы помним, его символ); почему в переводе повесть начинается после того, как переплыли реку — решительно непонятно

• первое предложение начинается в настоящем времени (is), сменяется прошедшим (had), и заканчивается словом «будущее» (future); сколько времени автор потратил на одну эту фразу? сколько вариантов забраковал? (как вариант, передать это на русском можно «Сейчас мне кажется, что, возможно, уже тогда я немного предчувствовал своё будущее»)

«Коготь Миротворца» (The Claw of the Conciliator) Перевод на русский: И. Москвина-Тарханова

Единственный луч света во мраке озарял лицо Морвенны, прекрасное, обрамлённое волосами, почти такими же тёмными, как мой плащ. Кровь с её шеи каплями падала на камень. Губы шевелились, но беззвучно. Зато в пространстве между ними я видел (словно был Предвечным Богом, приникшим глазом к некой прорехе в Вечности, дабы лицезреть Мир Времени) ферму, Стахиса, её мужа, бьющегося в агонии на постели, и маленького Чада, который пытался охладить водой из пруда своё пылающее от лихорадки лицо.

Morwenna’s face floated in the single beam of light, lovely and framed in hair dark as my cloak; blood from her neck pattered to the stones. Her lips moved without speech. Instead I saw framed within them (as though I were the Increate, peeping through his rent in Eternity to behold the World of Time) the farm, Stachys her husband tossing in agony upon his bed, little Chad at the pond, bathing his fevered face.

Лицо Морвенны плавало в единственном луче света, прекрасное, обрамлённое волосами, тёмными, как мой плащ; кровь из шеи постукивала по камням. Её губы шевелились — беззвучно. Взамен, в пространстве, обрамлённом ими, я видел (словно был Инкреатом, созерцающим Мир Времени сквозь проделанную им в Вечности прореху) ферму, бьющегося в агонии на постели Стахия, её мужа, а у пруда малыша Чеда, омывающего горящее лицо.

• рассказчик рисует следующую картину: отрубленная голова женщины парит в воздухе, губы двигаются, и, заглянув ей в рот, можно увидеть ферму с умирающими мужем и ребёнком

• у переводчика луч света падает на лицо женщине, её шея кровоточит (отрублена ли голова?)

• не к некой прорехе, а к his rent — т. е. проделанной им

• peeping to behold — тут, боюсь, адекватно передать не получится (подглядывая, дабы созерцать)

«Меч ликтора» (The Sword of the Lictor) Перевод на русский: М. Юрченко

— Я едва сдерживалась, Северьян, — вздохнула Доркас и встала под струи воды в каменной парной, — на мужской половине, наверное, есть такая же; впрочем, я не знаю. И всякий раз, стоило мне шагнуть наружу, я слышала, что они обо мне говорят. Называют тебя гнусным мясником — я даже повторять не хочу, как ещё.

“It was in my hair, Severian,” Dorcas said. “So I stood under the waterfall in the hot stone room—I don’t know if the men’s side is arranged in the same way. And every time I stepped out, I could hear them talking about me. They called you the black butcher, and other things I don’t want to tell you about.”

— Он был у меня в волосах, Северьян, — произнесла Доркас. — Поэтому я встала под водопад в горячей каменной комнате (не знаю, быть может, мужская половина устроена так же). И всякий раз, стоило мне выйти, я слышала, как они разговаривают обо мне. Называли тебя чёрным мясником, и иначе, о чём я даже не хочу тебе рассказывать.

• Первое, что бросается в глаза — это сильное расхождение в том, где начинается и кончается реплика персонажа (я сперва подумал, что это какая-то ошибка оцифровки, но нет, в бумаге всё так же). Затем обращаешь внимание на расхождение в тексте. Переводчик вообще не понимает, что происходит (это нормально, так и было задумано), и лепит какую-то отсебятину (а вот это неправильно).

• предполагаемая причина появления «Я едва сдерживалась» — переводчик слышал об идиоме out of someone's hair (досл. «из чьих-то волос») — «убраться куда подальше и не бесить того, в чьи волосы (фигурально) забрался»

• переводчику кажется, что «гнусный мясник» — обиднее «чёрного», однако здесь-то это сюжетно обосновано (униформа палача)

• В самом конце главы Северьян возвращается к самой первой реплике, и мы понимаем, что же было в волосах Доркас (запах). Но переводчик то ли забыл об этом, то ли поленился переправлять своё «творчество».

«Цитадель Автарха» (The Citadel of the Autarch) Перевод на русский: А. Кириченко

Мне никогда не доводилось видеть войну, я даже не говорил о ней ни с кем, кто её видел, но я был молод, знал кое-что о насилии и поэтому думал, что война – это не больше, чем просто новые ощущения, как, например, ответственный пост в Траксе или, скажем, побег из Обители Абсолюта.

I had never seen war, or even talked of it at length with someone who had, but I was young and knew something of violence, and so believed that war would be no more than a new experience for me, as other things—the possession of authority in Thrax, say, or my escape from the House Absolute—had been new experiences.

Я никогда не видел войны, даже не говорил о ней сколь-нибудь долго с теми, кто видел, но я был молод и знал кое-что о насилии, и поэтому верил в то, что война станет для меня всего лишь новым опытом, так же как другие вещи (скажем, обладание властью в Траксе, или мой побег из Обители Абсолюта) становились новым опытом.

• «даже не говорил о ней ни с кем, кто её видел» — вообще-то в Содружестве изрядное число тех, кто повидал войну (благо она идёт чёрте-сколько времени) — он не говорил о ней долго, что немного меняет дело (англоязычные читатели с лупой выискивают противоречия в словах Северьяна, пытаясь подловить его на лжи; будь у них русский перевод, этот спор давно был бы закрыт)

• «ответственный пост» — это новые ощущения; интересно, что он испытал, став автархом?

«И явилось Новое Солнце» (The Urth of the New Sun) Перевод на русский: А. Кириченко

Забросив одну рукопись в моря времени, я начинаю всё заново. Конечно же, это глупо; но я не настолько глуп — ни теперь, ни в будущем, — чтобы надеяться, что кто-либо когда-либо прочтёт мой труд, хотя бы даже и я сам. Поэтому я расскажу, никому и низачем, кто я такой и что я сделал для Урса.

Having cast one manuscript into the seas of time, I now begin again. Surely it is absurd; but I am not—I will not be—so absurd myself as to suppose that this will ever find a reader, even in me. Let me describe then, to no one and nothing, just who I am and what it is that I have done to Urth.

Забросив одну рукопись в моря времени, теперь я начинаю новую. Конечно же, это абсурд; но сам я не настолько — не буду настолько — абсурден, чтобы полагать, будто она когда-либо найдёт читателя, даже в моём лице. Поэтому позвольте мне описать, никому и низачем, кто я, и что же я сделал с Урсом.

• «я начинаю всё заново» — рассказчик снова начинает «КНС»? нет, на самом деле «КНС» закончилась (четыре тома), и он пишет продолжение

• это скорее придирка, но absurd редко употребляют по отношению к человеку (как правило, к ситуации: «Это абсурд!»); подобное бывает, когда хотят сказать, что кто-то ГОВОРИТ абсурд (т. е. нелепицу или бессмыслицу) — «He’s absurd!»; те же правила действуют для русского «абсурден/абсурдный»

• не «для Урса», а «с Урсом» (to Urth)

В данной статье я разберу наиболее вопиющие ошибки перевода рассказа Джина Вулфа «Кукольный театр» из сборника «Марионетки», где он фигурирует под тем же названием. Следует оговориться, что датируется он 1993 годом, и сейчас перевод подобного уровня качества — всё-таки редкость (во всяком случае, мне хотелось бы в это верить — не буду зарекаться, утверждая, что они невозможны). Тем не менее именно он разошёлся по Сети, и на много лет выжег интерес в повторном переводе — притом, что Вулф, без шуток, — титан англоязычной литературы, а «Театр» — один из его маленьких шедевров. Помимо понятий, которые маловероятно перевести правильно без доступа к знаниям Интернета, или того, что можно объяснить художественной вольностью (на это делается скидка), переводчик умудрился неправильно понять кучу вполне очевидных (очевидно, при знании языка) вещей. Ниже перечислены лишь несколько примеров, поскольку в качестве образца можно брать предложения через одно.

Джин Вулф Марионетки Издательство: Ангарск: Амбер, Лтд., М.: Сигма-пресс, 1993 год, 100000 экз. Формат: 84x108/32, твёрдая обложка, 382 стр. ISBN: ISBN 5-88358-019-X Серия: Англо-американская фантастика XX века Комментарий: Сборник, в котором большая часть произведений, приписанная Джину Вулфу, на самом деле принадлежит перу Вольфганга Хольбайна, издавшему их под псевдонимом Г. Вулф (в содержании указано реальное авторство). Художник не указан.

Разбор проводится в следующем формате:

Старый перевод

Что там написано у автора

То, что напереводил уже я

• Мои комментарии

За восемь часов до посадки на планету Сарг в пластиковую клетку размером два на четыре метра, игравшую во время всего путешествия роль кают-компании, подбросили листовку.

Eight hours before we were due to land on Sarg they dropped a pamphlet into the receiving tray of the two-by-four plastic closet that was my “stateroom” for the trip.

За восемь часов до посадки на Сарг в приемный лоток пластиковой клетушки два-на-четыре, которая служила мне «каютой» во время путешествия, сбросили брошюру.

• Вулф вполне осознанно не указывает здесь единицы измерения «каюты» — это могут быть как метры, так и футы или даже дюймы. Также two-by-four — устойчивое выражение, означающее тесное помещение. Именно поэтому последняя фраза вызывает столько споров. (Из мелких придирок: кают-компания вообще-то общее помещение.)

Здесь не было фабрик и заводов, и не существовало местных форм жизни, которые были бы опасны для колонистов. С Земли, к тому же, сюда завезли привычные для глаз растения.

Sarg wasn’t an industrial world, and since it was one of the lucky ones with no life of its own to preserve, it had received a flora en masse from Earth.

Сарг не был индустриальным миром и, поскольку был одним из немногих, кому повезло с полным отсутствием подлежащей сохранению местной жизни, вся флора была полностью завезена с Земли.

• На Сарге отсутствовала жизнь — от слова «вообще». Поэтому сохранять её не требовалось (видимо, есть специальное предписание, потому как не всем так повезло, как Саргу), а пришлось завозить её с Земли «ан-масс». «Опасность для колонистов», серьёзно?

Я забыл сказать, что ее зовут Харита, поскольку именно этого ожидает от нас публика.

“I forgot to mention that I call her Charity because that’s what I have to ask of my audiences.”

Забыл упомянуть, что зову её Чарити, потому как именно этого прошу у своей публики.{Чарити (англ. Charity) — доброта и снисхождение в суждении других людей. Дословно — милосердие, сострадание и благотворительность.}

• Сноски не все любят, но что должно сказать читателям имя «Харита»?

Нет, — покачал головой возница, — хозяин это делает лучше. Я видел многих. Они приезжали к хозяину. Но среди всех он самый лучший. Думаю, он будет доволен, увидев ваше искусство.

“No.” He shook his head. “Not as good as Signor Stromboli. But I have seen many, sir. Many come here and you are far better than most. Signor Stromboli will be pleased to talk to you.”

Нет. — Он покачал головой. — Не так хороши, как синьор Стромболи. Но я видел многих, сэр. Сюда приезжали многие, и вы гораздо лучше большинства. Синьор Стромболи будет рад поговорить с вами

• Речь идёт о рассказчике: он хорош, но лучший ли он среди приезжих? Возница сдержан в комплиментах — он говорит, что тот «лучше большинства». Переводчик же решил ещё раз донести мысль, что «Стромболи — лучше всех». Спасибо, капитан Очевидность.

Волосы этой дамы были седыми, но гладкая оливковая кожа лица и прекрасные черные глаза напоминали о былой красоте.

She was white haired now, but the woman she had once been, olive skinned and beautiful with magnificent dark eyes, still showed plainly in her face.

Сейчас её волосы поседели, но лицо всё ещё позволяло увидеть ту женщину, которой она была прежде: красавицу с оливковой кожей и великолепными тёмными глазами.

• Построение этой фразы у Вулфа даёт основания подозревать мадам Стромболи в том, что она тоже кукла (седые волосы и гладкая кожа); фразу можно истолковать и так, и сяк. Переводчик же эту интригу убивает.

Нужно большое мужество, чтобы путешествовать среди звезд.

It is a great expense for you; we know that. To travel between the suns.

Для вас это огромные расходы; мы знаем это. Путешествовать меж солнц.

• В первую очередь, как и сейчас, чтобы путешествовать, нужны большие деньги.

Стромболи показал мне, как держать в движении сразу пять кукол, как быстро осуществлять движение каждой в отдельности, создавая при этом ощущение, что ими управляют пять разных операторов. Насколько мне удалось запомнить, я никак не мог отделаться от мысли, что у него есть где-то еще один оператор.

Stromboli showed me how to keep five figures in motion at a time, differentiating their motions so cleverly that it was easy to imagine that the dancing, shouting people around us had five different operators, provided that you could remember, even while you watched Stromboli, that they had an operator at all.

Стромболи показал мне, как держать в движении одновременно пять фигур, так хитро дифференцируя их жесты, что легко было представить себе, будто у танцующих, кричащих людей вокруг нас имелось пять разных операторов, в том случае, конечно, если вы, даже наблюдая за Стромболи, могли вспомнить, что у них вообще был оператор.

• Стромболи так ловко управляется с куклами, что наблюдатель не может сообразить, что это именно Стромболи является кукловодом. Я же никак не могу отделаться от мысли, что переводчик из этой же фразы уяснил что-то совершенно иное.

Я научу вас, синьор. Уже сейчас вы способны делать довольно сложные трюки. Но только с одной куклой. А чтобы освоить движения тремя одновременно, нужно иметь три куклы и постоянно тренировать пальцы. Вы освоили женский голос, можете говорить и петь. С этим как раз вся загвоздка. Я уже стар, мой голос не так глубок, как когда-то. Но когда я был в вашем возрасте, то говорил настоящим басом и использовал специальную аппаратуру, создавая женский голос. И даже сейчас… Послушайте.

“You will learn. You have already learned more difficult things. But you will not learn traveling with just one. If you wish to learn three, you must have three with you always, so that you can practice. But already you do the voice of a woman speaking and singing. That was the most difficult for me to learn.” He threw out his big chest and thumped it. “I am an old man now and my voice is not so deep as it was, but when I was young as you it was very deep, and I could not do the voices of women, not with all the help from the control and the speakers in the dolls pitched high. But now listen.”

Нау́читесь. Уже сейчас вы умеете делать более сложные вещи. Но вы не научитесь, путешествуя лишь с одной. Если желаете научиться управлять тремя, то с вами всегда должны быть трое, чтобы можно было практиковаться. Но уже сейчас вы освоили женский голос — речь и пение; для меня именно это было наиболее сложным. — Он выпятил вперёд могучую грудь и ударил по ней кулаком. — Я уже старик, и мой голос не так глубок как прежде, но когда я был так же молод, как и вы, он был очень низким, и женщин я не мог озвучивать даже с помощью контроллера и динамиков кукол с максимально высоким тоном. А сейчас — послушайте.

• «постоянно тренировать пальцы»? а больше ничего не надо тренировать? это типичная ошибка при переводе Вулфа, когда переводят не то, что написано автором, а то, что вчитывает переводчик

Три его девушки — Джулия, Лючия и Рафаэла — вышли вперед.

He made Julia, Lucinda, and Columbine, three of his girls, step forward.

Он заставил трёх своих девушек, Джулию, Лусинду и Коломбину, шагнуть вперёд.

• Лючия? Рафаэла? Вышли? Ими управляет кукловод — слово made как раз из-за этого здесь присутствует!

Мой корабль улетал после полудня, а тренировки знаменитого кукловода были священным ритуалом, нарушить который невозможно. Поэтому прощальный обед был дан вечером накануне моего отъезда. Мы пили итальянское вино, пели песни. Кроме нас троих, никого больше не было.

My ship would blast off at noon, and the morning practice sessions were sacred, but we held a party the night before with wine in the happy, undrunken Italian way and singing—just Stromboli and his wife and I.

Несмотря на то, что старт моего корабля был назначен на полдень и то, что утренние практические занятия были священны, той ночью мы, — лишь Стромболи, его жена и я, устроили вечеринку в итальянском стиле, с непьянящим вином и счастливым пением.

• Прямые поставки итальянского вина с Земли на Сарг? Обед?

• Стромболи устраивает вечеринку, несмотря на то, что ему надо завтра с утра вставать на тренировку.

Вы очень красивая, — сказал я. Это было именно так, хотя под слоем макияжа можно было разглядеть сеточку морщин.

“You’re very beautiful,” I said, and she was, though the delicately tinted cheeks beneath the cosmetics showed craquelure.

Вы очень красивы, — заверил я, и так оно и было, несмотря на то, что под макияжем на деликатно окрашенных румянами щеках были видны кракелюры.{Кракелюры (от фр. craquelure из crac — треск) — трещины по красочному слою (преим. в масляной живописи).}

• Ладно delicately tinted перевели как «слой макияжа», но craquelure как «сеточку морщин»! Это же ключевое для понимания персонажа слово! Ну как так-то? (Я тоже делаю допущение, говоря, что щёки окрашены «румянами», но это всё-таки не противоречит всему остальному.)

У входа в космопорт робот-уборщик почистил от этой пыли мою одежду рычагами-щетками.

A coin-operated machine inside the port vacuumed most of it out of my clothes.

С моей одежды бо́льшую её часть удалила активируемая монетами машина внутри порта.

• Суть фразы, что одежду почистили, передали правильно. Всё остальное — выдумка переводчика. Робот? Щётки?

• Coin-operated — это аппарат, для работы которого нужна мелочь, вроде стиральных машин в прачечных самообслуживания; vacuumed — «пропылесосил». (Можно поспорить с тем, как данные задачи решены в моём переводе, но то, что в старом они решены плохо, на уровне «что они курили?», — несомненно.)

Большой живот был обтянут камзолом с гранатовым поясом шириной в мою ладонь.

The great swag belly was wrapped in a waistcoat with blue and white stripes as broad as my hand. The great shapeless nose shone with an officious cunning.

Огромное пузо было затянуто в жилет с синими и белыми полосками шириной с мою ладонь, а огромный бесформенный нос излучал назойливую хитрость.

• swag belly — это живот, который уже не просто выступает над брючным ремнём, а свисает и раскачивается над ним — и всё это длинное определение умещается в русском слове «пузо» («пузырь» неспроста является однокоренным).

• Waistcoat — действительно, одно из значений в словаре — «камзол» (с пометкой ист.). Основное же значение — жилет, который носят под пиджаком. Существует несколько вариантов этимологии слова (все по-своему интересные), но суть в том, что рукавов у него нет.

• «Гранатовый пояс», откуда это? Неужто можно принять stripes за «пояс»? То, что второе предложение (нечастый образчик типично вулфовского юмора) попросту выброшено, стоит упомянуть только в качестве укоризненного замечания.

Я подумал о морщинках на лице Лили, которые заметил под слоем грима, потом о лице Хариты — розовом, пышащем здоровьем.

I thought of the fine cracks I had seen, under the cosmetics, in Lili’s cheeks, and of Charity’s cheeks, as blooming as peaches.

Я подумал о тонких трещинках, которые увидел на щеках Лили, под макияжем, и о щеках Чарити, цветущих, как персик.

• «пышащий здоровьем» — это что-то из русской классики, верно? Спасибо, хоть «кровь с молоком» не припомнилась. У Вулфа рассказчик почему-то сравнивает щёки с цветком персика — тем хуже для него.

С туфлями в руке я поднялся на борт звездолета и спрятался в свою пластиковую коробку.

Then I took my second-best pair of shoes, and went out to the ship, and climbed into my own little box.

Затем я взял свою вторую из лучших пар обуви, и прошёл на корабль, и забрался в собственный ящичек.

• Ну вот и финальный твист, приводящий читателей в замешательство. В принципе, суть передана верно, а то, что от авторского текста остались рожки и ножки — ну так перевод никогда не был точной наукой.

Во-первых, глядя на неё, испытываешь когнитивный диссонанс — называется она «Девушка с тату пониже спины», а заглавие почему-то расположено на пояснице (пониже спины обычно задница находится). Имея представление о том, как работает мозг горе-переводяги, я решил взглянуть на оригинал. Вуаля: «The Girl with the Lower Back Tattoo»! Все вопросы отпадают. Lower back (буквально — «нижняя спина») — это поясница. Вопросов, по всей видимости, не возникло ни у редактора, пропустившего ошибку прямо в названии книги, ни у дизайнера (повторившего решения англоязычного издания). Тут виновато только незнание русского.

Во-вторых (и это уже претензия конкретно к переводчику), lower-back tattoo, татуировка на пояснице (вроде той, что можно видеть на обратной стороне обложки), имеет ещё и неформальное название — tramp stamp, буквально — «печать девицы с пониженной социальной ответственностью». Т. е. из названия пропала игра слов, указывающая, что книга содержит юмор вполне определённого характера. Осталось только неуклюжее подражание «Девушке с татуировкой дракона» (хотя и оно, кажется, не было распознано). (Сходу можно предложить вариант «Девушка с похабной татуировкой на пояснице».)

Возможно, в самой книге перевод хороший, а «косяк» с названием проскочил незамеченным из-за цейтнота — или по ещё какой-то причине. Не знаю, т. к. тематика книги от меня далека, а выяснять наверняка желания нет. Просто это тот случай, когда суждение по обложке вполне оправданно. Книжка, может, и смешная, но вы об этом не узнаете.

PS. На чьей совести фраза «"Девушка с тату пониже спины", по мнению читателей Goodreads, стала лучшей книгой 2016 года»? На Goodreads читатели выбирают лучшие книги по 20 категориям, и данная была лучшей в разделе «Юмор». (Если смотреть по числу голосов, то лучшей книгой года — со значительным перевесом — будет очередной Гарри Поттер.)

https://www.goodreads.com/choiceawards/be...

«#1 New York Times Bestseller» тоже должно сопровождаться звёздочкой и примечанием мелким шрифтом: «в категории нон-фикшн в течение 3 недель» (впечатляющий результат для отдельно взятого автора, но не особо выдающийся сам по себе — в том же году обруганная критиками книга о войне в Тихом океане продержалась на первом месте значительно дольше).

Впрочем, блёрбы на обложках заслуживают отдельного разговора.

Хочется пожелать сотрудникам издательства иногда перечитывать «Слово живое и мёртвое» Норы Галь (я исхожу из ничем не обоснованного предположения, что они её читали).

Страница книги: https://eksmo.ru/book/devushka-s-tatu-pon...

Страница переводчика на Фантлабе: https://fantlab.ru/translator4352